фото показано с : fergananews.com

Одним из основных вопросов мировой повестки уходящего года остается борьба с террористической угрозой. Успех международных сил в противодействии так называемому «Исламскому государству» (запрещенная террористическая организация «Исламское государство Ирака и Леванта», ИГИЛ, ИГ, ISIS или IS англ.

, Daesh араб. , ДАИШ) в Сирии можно считать только локальной и промежуточной победой в этой борьбе. Насколько серьезны опасения о передислокации сил ИГ в Афганистан и создании там нового оплота халифата, какие угрозы для России и стран Центральной Азии реальные, а какие — мнимые, как не превратить борьбу с терроризмом в охоту на ведьм – на эти и другие вопросы «Ферганы» отвечает эксперт Центра изучения современного Афганистана (ЦИСА), руководитель Аналитической группы «Акценты», политолог Андрей Серенко.

– Андрей, какими показателями и тенденциями в сфере глобальной борьбы с терроризмом заканчивается этот год?

– Поскольку главным, «якорным» символом международного терроризма в 2017 году оставалось «Исламское государство», то можно говорить о ликвидации проекта ИГ в том его виде, в котором он существовал в 2014-2016 годах. ИГ потерпело в 2017 году военное поражение от сил международной коалиции во главе с США, а также от российско-ирано-сирийского военного альянса, и это, безусловно, главное событие в бесконечной борьбе с террором в мире. Но военное поражение ИГ не означает ликвидации «Исламского государства» как политического проекта, как мифа и бренда, остающегося привлекательным для тысяч молодых мусульман-суннитов. Ослабление позиций ИГ в Шаме (Сирии и Ираке. – Прим. «Ферганы») заставит его джамааты временно уйти в подполье, в пустыню, перейти к формату «партизанского халифата». Однако, на мой взгляд, через пару-тройку лет, если не раньше, ИГ вновь заявит о себе в этом регионе. Возможно, на этот раз его главной идеей станет поддержка палестинского освободительного движения в борьбе с Израилем за освобождение Иерусалима. Есть признаки того, что сектор Газа, а также отдельные районы Ливана станут в ближайшее время одной из ключевых резерваций ИГ на Ближнем Востоке.

Следует также ожидать активизации боевиков, действующих под франшизой ИГ в Афганистане, Пакистане и Кашмире. Здесь ИГ попытается пустить глубокие корни, активно и агрессивно вытесняя «Талибан», «Аль-Каиду» и «Лашкар-е-Тайбу» с местного террористического рынка. В Афганистане ИГ будет пытаться построить суррогатный халифат, взамен утраченного в Ираке и Сирии, опираясь на два уникальных ресурса — огромные доходы от наркобизнеса и местную молодежь. По самым скромным оценкам, террористические организации в Афганистане получают от реализации героина более $200 млн в год. Сейчас эти доходы осваивает «Талибан», но можно не сомневаться, что ИГ попытается уже в 2018 году выдавить талибов с регионального наркотического рынка. Три четверти населения Афганистана – это молодые люди в возрасте до 30 лет. Именно эта возрастная группа традиционно является объектом вербовок оперативников ИГ. И в 2018 году сторонники халифата будут все жестче соперничать с талибами за влияние на афганскую молодежь.

– На прошлой неделе глава департамента Азии МИД России Замир Кабулов озвучил новую цифру предполагаемого количества боевиков ИГ в Афганистане – более 10 тысяч. В афганском оборонном ведомстве с такими данными не согласилось – там считают, что сторонников этой группировки в стране во много раз меньше. Каковы сейчас позиции ИГ в Афганистане, какими силами и средствами располагает группировка?

– По оценкам некоторых израильских экспертов, за последний год численность боевиков ИГ в Афганистане увеличилась в шесть раз. Американские военные эту информацию не подтверждают, полагая, что число вооруженных сторонников аль-Багдади в Афганистане в 2017 году уменьшилось в результате эффективных операций афганских и натовских военных.

На самом деле, точной численности боевиков ИГ в Афганистане не знает никто. Цифры, которые периодически называются, колеблются в диапазоне от 3 тысяч до 10 тысяч человек. Вероятно, истина лежит где-то посередине. Сегодня основная часть афганских боевиков ИГ базируется на востоке страны – в провинциях Нангархар, Кунар, Хост. В последнее время ИГ стремится проникнуть также в восточную провинцию Логар – кстати, родину нынешнего президента Мохаммада Ашафа Гани. Здесь ИГ приходится вести ожесточенные бои не только с афганской армией, но также с талибами и вооруженными сторонниками Гульбеддина Хекмаятияра, которые по негласной договоренности занимаются обеспечением безопасности китайского проекта по освоению медного месторождения «Айнак». Впрочем, ИГ в Логаре пока интересует не медь, а возможность контроля над логистическим коридором на Кабул и в центральную часть страны.

Некоторое время назад отдельные группы ИГ были замечены в северных провинциях Джаузджан, Сари-Пуль, Фарьяб. Здесь боевики халифата создали тренировочные лагеря, в которые вербуют, и не без успеха, местную молодежь. Численность сторонников ИГ в Северном Афганистане сегодня вряд ли превышает 1,5 тысяч человек.

Военные представители США летом пообещали уничтожить ИГ в Афганистане до конца 2017 года. Очевидно, что сдержать это обещание не удастся, и в 2018 году сторонники аль-Багдади продолжат контролировать ряд уездов в провинции Нангархар, а также отдельные анклавы на севере страны. Успех ИГ здесь напрямую зависит от отношения к ним местного населения, прежде всего, авторитетных племенных старейшин и главарей крупных криминальных группировок. То, что ИГ смогло укрепиться на востоке Афганистана, говорит о том, что, по крайней мере, некоторые местные пуштунские племена их продолжают поддерживать. Такого же понимания боевики ИГ ищут сейчас на севере и, боюсь, могут найти не только среди местных пуштунских поселений, но и у ряда полевых командиров бывшего «Северного альянса», которые по тем или иным причинам обижены на власть.

– В связи с этим, как вы считаете, угрозы проникновения боевиков ИГ на территорию СНГ преувеличены или все же имеют под собой основание?

– В последнее время стали популярны предсказания о скором вторжении ИГ из Афганистана в Таджикистан, Туркменистан и другие государства Центральной Азии. Я не являюсь сторонником таких прогнозов-страшилок. На мой взгляд, сегодня объективные факты говорят не о подготовке вторжения ИГ в бывшую советскую Среднюю Азию, а о намерении сторонников Абу Бакра аль-Багдади закрепиться в Афганистане – именно он, а не Центральная Азия, сегодня является главной целью «Исламского государства» в регионе. И здесь ИГ будет наносить удары, прежде всего, по Кабулу и объектам инфраструктуры национальной безопасности, нападать на афганских силовиков и натовских военных, вербовать афганскую молодежь в свои учебные лагеря, организовывать транзит боевиков в Афганистан из Центральной Азии, с Северного Кавказа, Ближнего Востока и других регионов. В ближайшей перспективе центральноазиатские республики вряд ли будут интересовать афганский филиал ИГ как объект вторжения.

России сегодня следует опасаться не столько боевиков ИГ в Афганистане, сколько атак со стороны так называемых «спящих джамаатов», уже созданных на российской территории, а также автономных сторонников ИГ, которые могут практически в любом российском городе организовать «атаку вдохновения» с помощью ножа, отвертки или автомобиля — вот это самая опасная на сегодняшний день форма террористической деятельности. Боевиков-одиночек, откликающихся на санкционированную халифом аль-Багдади тактику «одинокого волка», почти невозможно вычислить заранее. Привычные приемы полиции и спецслужб не всегда оказываются эффективными в борьбе с такими «автономными джихадистами», которые не проходят ни по каким спецучетам, не выезжали на войну в Сирию, Ирак или Афганистан и вообще до последнего момента ведут законопослушный образ жизни.

«Автономные джихадисты», террористы-одиночки сегодня стали самым эффективным оружием ИГ. Не случайно в последних призывах к своим сторонникам в России, Америке и Европе пропагандисты халифата ставят их одиночные «атаки вдохновения» выше, чем участие «классических муджахидов» в боевых действиях в Ираке и Сирии. И эти оценки — не просто риторический прием для «разводки лохов», а трезвый и расчетливый взгляд на реальную ситуацию стратегов ИГ, которые, несмотря на сегодняшнее военное поражение, уже думают о завтрашнем дне.

– Представляется, что спецслужбы реально оценивают эти угрозы – об «автономном джихаде» как раз совсем недавно говорил глава ФСБ России Александр Бортников.

– Думаю, Бортников прав, когда выделяет сегодня «автономный джихад» в качестве главной террористической угрозы национальной безопасности России. И, отмечу, афганский филиал ИГ не имеет к этим атакам никакого отношения – опасность исходит от стихийных, неорганизованных сторонников ИГ, уже находящихся внутри нашей страны. «Автономный джихад» – это творческое развитие стратегами ИГ палестинской тактики индивидуального террора с использованием подручных, доступных средств. Своих сторонников в Америке, Европе и России пропагандисты ИГ сегодня призывают брать ножи и отвертки и убивать «неверных» в подъездах и на улицах. «Бери нож и ударь. Нет ножа – возьми камень. Нет камня – плюнь в лицо», – такими напутствиями сегодня полны закрытые группы в соцсетях, которые ведут агитаторы халифата.

По оценкам аналитиков ИГ, удары, наносимые «одинокими волками» в ходе автономных «атак вдохновения» в западных странах и российских городах, имеют более широкий и острый общественный резонанс, больший политический эффект, чем многочисленные атаки ингимаси (смертников. – Прим. «Ферганы») в Сирии и Ираке. Именно поэтому политические лидеры и военные командиры ИГ практически весь 2017 год призывали своих сторонников в России, США и ЕС отказаться от поездок в зону боевых действий и заняться подготовкой индивидуальных террористических атак у себя дома.

– Каковы шансы у группировки ИГ в Афганистане набрать силу, пополнить свои ряды – привлечь на свою сторону отдельные воюющие группировки или рекрутировать новых членов?

– Частично я уже ответил на этот вопрос. Шансы есть, если функционеры ИГ смогут наладить позитивные отношения с местными авторитетами, сохранят доступ к крупным денежным ресурсам (пока он у них есть – как говорят, своим боевикам командиры ИГ платят больше, чем талибы своим бойцам) и проведут несколько успешных массовых вербовочных кампаний среди афганской молодежи. Думаю, 2018 год станет переломным для ИГ в Афганистане. Если афганские силовики и американские военные не разрушат весной-летом будущего года основные опорные центры ИГ на востоке и севере страны, то, скорее всего, сторонники халифата смогут и дальше осуществлять успешную экспансию в Афганистане.

– Могут ли внутренние межэтнические противоречия сыграть на руку ИГ?

– На руку ИГ играют любые местные конфликты и соперничество – по религиозному, этническому, поселенческому и иному принципу. До сих пор ИГ делало ставку на привлечение в свои ряды пуштунской молодежи, что и стало одной из причин их вражды с талибами. Однако, на мой взгляд, в среднесрочной перспективе ИГ может перейти к более гибкой тактике, делая ставку как на пуштунов в восточных и южных районах Афганистана, так и на непуштунские группы – таджиков, узбеков – в северных районах, где пуштуны являются меньшинством. В последнем случае ИГ смогло бы привлечь в свои ряды полевых командиров бывшего «Северного альянса», недовольных «пуштунским засильем» в центральных органах власти и пропуштунским курсом президента Ашрафа Гани.

Не исключаю, что в итоге в Афганистане оформится два филиала ИГ – для пуштунских и непуштунских районов, которые будут действовать автономно друг от друга, опираясь на традиционно конкурирующие между собой этнические группы. Объединяющим элементом для них станет, скорее всего, ненависть к шиитам, что является «фирменным брендом» «Исламского государства» как глобального религиозно-политического проекта.

– Афганская армия при поддержке сил коалиции регулярно проводит военные операции против талибов и ИГ, в том числе в северных провинциях, например, в декабре — в Кундузе, Фарьябе и Джаузджане. Насколько они эффективны, если правительство контролирует не более половины территории страны?

– Афганская армия сегодня достаточно сильна, чтобы проводить успешные операции зачистки против боевиков «Талибана» и ИГ практически в любой части страны. Проблема в том, что, одержав победу над террористами, они не могут потом эту победу удержать. Как правило, после проведения зачистки, армейские подразделения перебрасываются в другие районы страны, уступая место полицейским постам и формированиям. Они же оказываются неспособными обеспечить контроль над освобожденными местностями, и в результате, как правило, талибы и боевики ИГ получают возможность вновь атаковать территории, которые недавно оставили под ударами афганского армейского спецназа.

Андрей Серенко Второй важной причиной слабого полицейского контроля над территориями является глубокая и всепроникающая коррупция в структурах МВД Афганистана. Известны немало случаев, когда полицейские командиры продавали талибам не только оружие и боеприпасы, но и целые блок-посты со своими подчиненными. Рассказывают, что есть даже определенная такса – $10 тысяч за один полицейским КПП. Конечно, с таким качеством полицейской службы афганское правительство еще долго будет решать проблему обеспечения контроля над освобожденными районами. Полицейскую службу в этой стране придется рано или поздно создавать с чистого листа.

Важно также отметить, что при всех этих недостатках афганских силовиков – коррупции в МВД, малочисленности армейского спецназа, нехватке собственной авиации – «Талибан» и ИГ оказываются не в состоянии перехватить стратегическую инициативу и захватить хотя бы один город в стране. И это при том, что такую цель талибы ставили перед собой последние три года. Неспособность боевиков «Талибана» и ИГ вырваться из сельских анклавов на «городской простор», удерживать захваченные территории и отражать наступательные операции регулярной афганской армии – все это говорит о том, что вооруженная оппозиция в Афганистане достигла пика своей эффективности. Большего добиться экстремисты уже не в состоянии. Они, конечно, могут атаковать полицейские блок-посты, устраивать засады, убивать отдельных силовиков и терроризировать гражданское население, но они не в состоянии такими методами захватить власть в стране или даже взять под контроль и удерживать за собой хотя бы один провинциальный центр. И этот момент уже почувствовали американцы, объявившие о новой стратегии действий в Афганистане.

На мой взгляд, та афганская стратегия, которую разработал Пентагон и которую в конце августа поддержал Дональд Трамп, имеет неплохие шансы на успех. Талибов можно силой принудить к переговорам о мире, нанеся предварительно серию чувствительных поражений на поле боя. Для этого необходимо модернизировать афганскую армию, увеличить численность спецподразделений – самой эффективной силы в борьбе с экстремистами, реформировать полицию. В этом большую помощь Кабулу окажут США и страны НАТО.

Как показали недавние события в Ираке, где натовскими и американскими инструкторами были подготовлены эффективные боевые подразделения курдов и иракских силовиков, сокрушивших ИГ, западным партнерам эта работа неплохо удается. Если, конечно, они делают ее по-настоящему. Думаю, в Афганистане в 2018-2020 годах такая работа тоже будет проделана, и в уже в новом году по инфраструктуре боевиков «Талибана» и ИГ могут быть нанесены ощутимые удары. В этом случае, возможно, в 2020 году талибы все же сядут за стол переговоров с Кабулом. Правда, для этого может понадобиться физическая замена не одного высшего политического руководителя талибов. Во всяком случае, с нынешним «повелителем правоверных» маулави Хайбатуллой Ахундом рассчитывать на переговорный процесс точно не приходится.

– За последний год в России заметно увеличилось число сообщений о разоблачении экстремистских групп, которые готовили теракты. Практически во всех сообщениях фигурируют выходцы из стран Центральной Азии. Хотя до теракта в питерском метро ни в одной атаке в РФ в предыдущие годы граждане центральноазиатских стран замечены не были (все были совершены уроженцами кавказского региона). Действительно ли среди потенциальных террористов теперь стали преобладать азиаты, или есть еще какое-то объяснение такой ситуации?

– В декабре 2015 года боевики террористической группировки «Таухид валь-Джихад» в Сирии, состоящей из этнических узбеков, объявили России джихад – в ответ на поддержку режима Башара Асада и разрушительные авианалеты российских ВКС (воздушно-космических сил. – Прим. «Ферганы») на позиции боевиков. С этого момента угроза совершения терактов в российских городах радикальными молодыми людьми узбекской национальности, на мой взгляд, стала реальностью. События в Питере в апреле 2017 года показали, что призывы «Таухид валь-Джихад» – не пустой звук. Конечно, эта экстремистская организация не относится к числу самых крупных, ей далеко до «славы» ИГ. Тем не менее, «Таухид валь-Джихад» и другие джихадистские группы научились эффективно использовать приемы и методы агитации и вербовки, доведенные до совершенства оперативниками «Амнийи» — службы безопасности халифата.

На мой взгляд, сегодня угроза со стороны молодых радикалов из стран Центральной Азии вполне сопоставима с аналогичной угрозой со стороны радикалов-кавказцев. А, возможно, даже более серьезна, поскольку в Чечне, Ингушетии и других северокавказских республиках уже налажена система контроля и нейтрализации сторонников радикальных течений. Многие из них получили билет в один конец, уехав в 2013-2016 годах на войну в Сирию, и там были благополучно утилизированы. Молодые радикальные выходцы из стран Центральной Азии, в отличие от тех же чеченцев, до сих пор какому-то систематическому учету и контролю на территории России не подвергались. Обмен информацией между российскими и центральноазиатскими спецслужбами на этот счет вряд ли можно считать идеальным.

Российским МВД и ФСБ понадобится, видимо, несколько лет, чтобы «пропустить через сито» различных проверок уже проживающий на территории страны «контингент» из «групп риска», разбить его своей агентурой и так далее. До тех же пор, пока эта работа не будет проделана, никто не застрахован от появления террористов-одиночек, накрученных пропагандистами ИГ для «атак вдохновения».

– В СМИ уже не раз писали о том, что обвиняемых в терроризме под пытками принуждают давать признательные показания, заниматься самооговором. Об этом, в частности, говорили братья Азимовы, обвиняемые в подготовке теракта в Петербурге, а также задержанные на днях по подозрению в подготовке взрыва в Казанском соборе в том же Питере. Не кажется ли вам, что в России и в некоторых других странах СНГ реальную борьбу с терроризмом зачастую подменяют мнимой, ради достижения неких политических интересов?

– Конечно же, есть угроза такой подмены. Российские спецслужбы, как и спецведомства центрально-азиатских государств, несовершенны, пронизаны коррупцией, интересом к незаконному занятию бизнесом с использованием служебного положения. В МВД и спецслужбах хватает случайных людей, которые считают, что погоны дают им преимущество, прежде всего, на рынке услуг и капитала. Поэтому сталкиваясь с реальными угрозами террористических актов, такие силовые подразделения впадают в административную панику, начинают действовать по принципу «лучше перебдеть, чем недобдеть» и привычного очковтирательства начальству и общественному мнению. Эта тактика крайне опасна, и не только потому, что в итоге репрессиям подвергают невиновных людей, а потому, что от преследования уходят реальные, а не мнимые террористы. Полагаю, нынешние террористические вызовы заставят реформироваться и российские спецслужбы. Иначе они просто не смогут успешно выполнять свои задачи.

– Мы знаем, что экстремисты используют интернет для вербовки граждан, и спецслужбы предпринимают меры для контроля над виртуальным пространством. Но подчас эти меры доходят до абсурда. Например, в Таджикистане недавно Служба связи заговорила о необходимости запретить гражданам пользоваться мессенджерами Viber, WhatsApp и другими, якобы в целях обеспечения безопасности. Насколько оправданы такие решения? Как вообще не превратить борьбу с терроризмом и экстремизмом в охоту на ведьм?

– Вы правы, пропагандисты ИГ активно используют в своей работе различные мессенджеры. Однако, на мой взгляд, контроль над ними не поможет решить проблему сохраняющейся популярности джихадистского дискурса среди мусульманской молодежи. Это как раз тот случай неэффективности традиционных полицейских мер в борьбе с мифом и брендом «Исламского государства». Образно говоря, силовики в различных постсоветских государствах стремятся стереть проект ИГ с жесткого диска, когда он давно уже ушел в Облако. И там его привычными для полицейских способами не достать.

Сегодня необходима выработка принципиально нового комплексного, а не только полицейского, подхода к противодействию мифологии ИГ. Я убежден, что проект «Исламского государства» — это не просто еще одна террористическая организация. Это, прежде всего, явление культуры, очень глубокое и разноплановое, создавшее яркие и привлекательные образцы для массового сознания и поведения, новые и достаточно популярные стандарты жизни и смерти, прежде всего, для молодежи. Поэтому ИГ — больше, чем обыкновенная бандгруппировка или военизированная религиозная секта, и подходить к нему с такими лекалами — значит, размывать глубину проблемы и отказываться видеть всю панораму угроз, которые несет цивилизованному обществу этот проект.

Кстати, именно поэтому будет оставаться неэффективной борьба с пропагандой ИГ аргументами, институтами и представителями традиционного, «умеренного» ислама. Надеяться, что наши седые и респектабельные имамы, не очень понимающие, как включается компьютер, смогут одолеть постмодернистскую субкультуру ИГ, основанную на цифровых технологиях и новых средствах коммуникации, это все равно, что лечить СПИД аспирином.

– Последние ваши замечания особенно важны, и будем надеяться, что спецслужбы и политики не оставят их без внимания. Спасибо за интересную беседу.

Подробнее читайте на fergananews.com ...

129 +